Кто автор стиха..?
уж очень он мне подошел...

автора не знаю

только один – тот самый, который
однажды неосторожно появился в ее квартире,
вырезал на ней свое имя, утром вышел неслышно во двор
и растворился в огромном мире,
и потом еще долго с другого полюса
принимал через динамики крики, выжимал ее досуха,
ругал, если вдруг тосковала без спросу,
топил в своем взгляде, губами пережимал ее горло,
отнимал у нее свободу, а потом дарил еще один жизни год
и за руку вел по большому холодному городу,
чтоб она не разбила колени о гололед …


только одна – та самая, у которой
он однажды неосторожно возник откуда-то издалека -
его имя горело на коже, било по нервам, щекоталось за воротом,
оставалось где-то на кончике языка,
и потом еще долго ревела в голос,
гадала «любит-не любит» по белым и черным полосам,
ругала, что не пускает ее в свой космос,
топила в вине его имя, взгляд, губы, бессонницы,
забирала обратно свободу, а потом дарила другому влет,
а чтобы было не о чем беспокоиться -
больше за руку никогда никого не берет.

.к черту. автор - Ольга Дивная www.stihi.ru/2011/01/10/1312

Я настоящая , спасиб

Он покорил её не
геркулесовыми подвигами, не роскошными букетами или дорогими подарками. Он не
пытался выглядеть лучше, чем он был на самом деле. Он даже не обещал сделать её
счастливой. Он просто очень хотел дать ей понять, что с ним она не пропадёт и
будет защищена несмотря ни на что.Он легко завоевал её сердце, когда в хмурый дождливый день он, не раздумывая, встал с ней под абсолютно девчачий, немного детский небесно-голубой зонтик в белый горошек, с пышными рюшами. Шагнул к ней, взял ручку зонтика и сказал: «Мне совершенно всё равно, что обо мне подумают люди и как посмотрят на меня прохожие, если ты со мной. Будь этот зонт хоть розовый, а белый горошек - дырками, я бы не отошёл от тебя ни на шаг». Какая мелочь, скажете вы? А ей так было важно почувствовать, что её не оставят одну ни при каких обстоятельствах. Ему удалось успокоить её трепещущее сердце, так отчаянно нуждавшееся в заботе и тепле.

меня вот это цепляет каждый рази никаких имен на сигаретах. никакого Лондона или Парижа. меня насквозь выжигает прошлоечертовоелето. а ты.. н-и-н-а-м-и-г не становишся ближе. а ночами ублюдки протирают все раны что рваны.и что, что не вольно? когда там говорили что перестанет быть больно? пусть бежать и не выход но надоели все эти Кены. а вы заметили что во всех городах, в метро, одинаковые стены? родные. хм, да, странно. а раны не рвутся. раны уже рваны. синяки под глазами, замазаны утром. и кому какое дело что мы давно не вдвоем? а горло режет жесткий ком. и «совсем, ни капли не больно, мама», а предает плачь во сне и жизненная драма. и, увольте от убогого крика. нас нету и не было. была одна улика. да умерла, когда на утро хрипло, кто-то шептал тебе на ухо гибко что все отлично и она так рада. а я осталась..в цепьях нон-стоп-ада. и водка не пьется, не курится и не ревется в хлам. я бы хотела что бы ты как и раньше тут..но ты там. и уже не кричится не бьется и нету слез, я о тебя поранилась. думала не всерьез. оказалось сглупила, разбилась и не смогла.
я бы и дальше тебя спасала но я даже себя не смогла.

проходила мимо да...и правдо цепляет...

Тот, кто будет удовлетворён твоим ответом "нормально или у меня всё хорошо" на вопрос "как дела?" не хочет обременять себя чужими проблемами...а тот, кто посмотрит в твои,полные боли, глаза и скажет "скажи мне правду..." поистине готов взять на себя всю боль твоих переживаний,попытаться понять твои проблемы,какими бы глупыми они ему не казались, помочь и ободрить... таких людей надо о4 ценить... я бы занесла их в красную книгу... ведь их так мало осталось...

вот это выводит меня из равновесияЯ хочу, чтоб меня взяли на руки и качали
теплыми и уверенными руками.
Когда меня еще не было, в самом начале,
так и было.
Время неслось прыжками,
швырялось плюшками и жареными пирожками,
мама замуж четырежды выходила,
и всё удачно. Первый муж её был хорошим,
много смеялся, презирал сомненья любого рода,
любовался мамой, носил рубашки в горошек
и погиб на войне, не помню какого года.
От него осталась пачка коричневых фотографий,
он успел построить домик с перилами из металла,
отделать ванную комнату белым кафелем
и зачать меня. Я его уже не застала.

Мама очень страдала, носила траур,
пела печальные песни, курила "Ноблесс",
рассыпала окурки (я ими потом играла)
и при всех говорила, что умереть - не доблесть,
а доблесть - жить, потому что это опасней.
Второй её муж работал в библиотеке.
Он мог часами со мной говорить о счастье,
и о том, что родиться нужно было в десятом веке
в Японии. Он понимал в проблемах,
раскраивал шелк, стачал мне десяток платьев,
научил меня, что лемма - это обратная теорема,
а потом ушел, в дверях некрасиво пятясь
от мамы, в который раз потерявшей терпение.
Мама была темпераментна, как торнадо.
Второй её муж устал от температуры кипения
и ушел туда, где прохладно.

Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качели
звонко скрипели, и были бы с милю ростом.
Мама ждала себе принца, а дни недели
летели. В третий раз я была подростком
с плохим характером. И принца не возлюбила.
Ни рук его с крупными пальцами, ни сигарет.
Я его чашки с кошками вечно била
и на любой вопрос отвечала "нет,
спасибо, не надо". Он был высоким и сильным.
Позвал меня как-то в кино на двенадцать двадцать,
и там я услышала, как он смеется на фильме
для школьного возраста. И согласилась остаться
(а хотела сбежать из дома и стать пиратом).
Мы жили дружно, мама варила обеды,
и я приставала к ней "мама, роди мне брата!",
а она отмахивалась - мало мне вас, дармоедов.

С третьим мужем она прожила недолго,
потому что влюбилась в четвертого. Как в романах.
А он оказался бездельником высшего сорта
и в поисках денег рылся в моих карманах.
Потом напился, потом отказался бриться,
потом сказал как-то маме "да наплевать мне"
и она его выгнала. После чего жениться
он сумел еще дважды. А мама сказала "хватит".
Никаких больше свадеб, никаких доказательств
любви и верности. Никаких неразрывных оков.
И завела себе просто любовника, без обязательств.
А он рассказал мне, что у него есть кот.

Этот кот невидим, не прыгает, не бушует,
он не ловит мышей и не понимает слов,
но он все-таки есть, хотя и не существует,
и в душе от него тепло. И вокруг тепло.
Я спросила "а можно мне тоже такого?",
а он ответил - второго такого нет.
Но если хочешь, мы можем владеть им оба.
И я согласилась. И кот перешел ко мне,
хотя и частично. Мы не мешали друг другу,
мамин любовник, я и невидимый кот.
Мы просто жили, как у костра, по кругу
передавая фляжку с одним глотком.
и он не кончался. Но мама уже устала.
И про любовника мне говорила "тоска".
Они перестали встречаться, потом расстались,
и я не знала, где мне его искать.
А кот остался. Мамин любовник с нами
пока еще жил, говорил, что коты не теряются.
И это правда. Я это точно знаю.
А если кот остается - какая разница,
остаются ли люди. Призрачны их печали,
но вечны кошки. Печалям не выжить столько.
Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качали.
Долго-долго.
© Виктория Райхер

а меня - это:


Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне...

солянкаПод стынущий кофе прикольно ржавеет клен.
Симптомы осенней болезни укутав в шарф,
В шестнадцатый раз вспоминаю, что я влюблен
В медовую рыжесть, в которой живет душа.

Бездомной собакой бросаюсь к ее ногам,
Чтоб выпросить ласку и, может, чего пожрать.
А птицы, пакуя манатки летят в юга,
В свой птичий полет, где в прогнозе живет жара.

Мне б с ними махнуть, но, увы, сопли, кашель, лень,
Боязнь высоты, миллионы других причин.
Придумаю их, если завтра придешь ко мне,
И буду болеть, если будешь меня лечить.

Под стынущий кофе ты будешь меня спасать
И трогать мой влажно-собачий сопливый нос,
Менять холодилки на лоб и давать лизать
Кислющий лимон с пожеланием сладких снов.

Укутав меня в одеяло, ты будешь ждать,
Чтоб я поостыл, чтоб я стал 36.6
И это почти как любовь, как напиться дать
Студеной водицы иссохшей моей душе.

***

Какие же на хрен слова, когда небо вдребезги?!
В день, когда ты вернешься, я плюну в твое равнодушие.
На слово «прости», я скажу: «милый, не еби мозги»
И сценическим жестом осколки от неба отброшу я.

***

у боли - твое лицо,
у боли - твои голоса.
сжимая меня в кольцо,
не отводи глаза.
когда-то мне дали урок
терпеть до последней строки.
пуская мне пулю в лоб
не опускай руки.

***

Не умею молиться.
Вместо света и слова,
которые – Бог,
Вспоминаются лица.
Ваши лица.
Кувшины с хмельною судьбой.

Я счастливчик.
Мне вами дано похмелиться.

Здесь рассвет над заливом
И дождь
по просёлку
вприпрыжку,
Страх остаться счастливым
И прошлые беды забыть,
Ощущенье зимы,
Изумленье хватившего лишку
И, грозой
над весенней,
цветущею сливой,
Над глазами –
заботой
сожженные лбы.

Я смотрю.
Я желаю измученным развеселиться.
Это все, говорю.
Это все, что я вам подарю.
Я, увы, не умею молиться.

***

Друг другу действуем на нервы:
Летят минуты, чашки, утки.
Ты оказалась слишком… Стервой.
А я – Не-Слишком-Ебанутым.

ПолозковаОни все равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом все равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы - ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.



Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними - убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони - и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах - если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили - унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего.

Они все равно уйдут.

А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову - чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь - а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: “Надо ему показать.”

Они уйдут.

А если не захотят уйти сами - ты от них уйдешь. Чтобы не длить ощущение страха. Чтобы не копить воспоминаний, от которых перестанешь спать, когда они уйдут. Ведь самое страшное - это помнить хорошее: оно прошло, и никогда не вернется.

А чего ты хотела. Ты все знала заранее.

Чтобы не ждать. Чтобы не вырабатывать привычку.

Они же все равно уйдут, и единственным, что будет напоминать о мужчинах в твоей жизни, останется любимая мужская рубаха, длинная, до середины бедра - можно ходить по дому без шортов, в одних носках.

И на том спасибо.

Да, да, это можно даже не повторять себе перед зеркалом, все реплики заучены наизусть еще пару лет назад - без них лучше, спокойнее, тише, яснее думается, работается, спится и пишется. Без них непринужденно сдаются сессии на отлично, быстро читаются хорошие книги и экономно тратятся деньги - не для кого строить планы, рвать нервы и выщипывать брови.

И потом - они все равно уйдут.

Ты даже не сможешь на них за это разозлиться.

Ты же всех их, ушедших, по-прежнему целуешь в щечку при встрече и очень радуешься, если узнаешь их в случайных прохожих - и непринужденно так: здравствуй, солнце, как ты. И черта с два им хоть на сотую долю ведомо, сколько тебе стоила эта непринужденность.

Но ты им правда рада. Ибо они ушли - но ты-то осталась, и они остались в тебе.

И такой большой, кажется, сложный механизм жизни - вот моя учеба, в ней столько всего страшно интересного, за день не расскажешь; вот моя работа - ее все больше, я расту, совершенствуюсь, умею то, чему еще месяц назад училась с нуля, участвую в больших и настоящих проектах, пишу все сочнее и отточеннее; вот мои друзья, и все они гениальны, честное слово; вот... Кажется, такая громадина, такая суперсистема - отчего же это все не приносит ни малейшего удовлетворения? Отчего будто отключены вкусовые рецепторы, и все пресно, словно белесая похлебка из “Матрицы”? Где разъединился контактик, который ко всему этому тебя по-настоящему подключал?

И когда кто-то из них появляется - да катись оно все к черту, кому оно сдалось, когда я... когда мы...

Деточка, послушай, они же все равно уйдут.

И уйдут навсегда, а это дольше, чем неделя, месяц и даже год, представляешь?

Будда учил: не привязывайся.

“Вали в монастырь, бэйба” - хихикает твой собственный бог, чеканя ковбойские шаги у тебя в душе. И ты жалеешь, что не можешь запустить в него тапком, не раскроив себе грудной клетки.

Как будто тебе все время показывают кадры новых сногсшибательных фильмов с тобой в главной роли - но в первые десять минут тебя выгоняют из зала, и ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться.

Или выходишь из зала сама. В последнее время фильмы стали мучительно повторяться, как навязчивые кошмары.

И герои так неуловимо похожи - какой-то недоуменно-дружелюбной улыбкой при попытке приблизиться к ним. Как будто разговариваешь с человеком сквозь пуленепробиваемое стекло - он внимательно смотрит тебе в глаза, но не слышит ни единого твоего слова.

Что-то, видать, во мне.

Чего-то, видать, не хватает - или слишком много дано.

И ты даже не удивляешься больше, когда они правда уходят - и отрешенно так, кивая - да, я так и знала.



И опять не ошиблась.

ойойой, спасибо, вы такие замечательные, а я унылое говно, не буду ничего выставлять, а просто спижжу ваши

Есть люди, которые тихо живут и тихо уходят.
Но за ними рушатся целые миры.

Ты из таких.

а я много добавлю. все когда-то очень точно отражали то, что внутри.

позвони мне как-нибудь ночью.
скажи, что скучаешь.
чтобы я опять
разучилась
дышать


Зачем проверять отношения на прочность? Чтобы убедиться, что сломать можно все что угодно?


"Я скучаю". Чертовски банальная фраза. Голый факт. Характеристика среза во времени. Но я правда скучаю.Очень.


Тише... Моя мечта умирает. Когда она умрет, будет самый красивый закат...


Мне кажется, ночами мы становимся другими, чаще говорим правду и думаем о вечном. Ночами мы чуть-чуть становимся старше, серьезнее, глубже. Я люблю общаться с людьми именно ночью, находить в них то, что днем они тщательно скрывают..


И лишь твои ладони меня не били током..


Sometimes I feel like I’m glad to be free, sometimes I still want your arms around me. Sometimes I’m glad to have left you behind, the crazy English has put you back on my mind.

Ты или заходи в мою жизнь, или иди куда- нибудь, уже столько времени стоишь на пороге, а дверь настежь. Мне холодно, понимаешь?


Мы с тобой против всего мира.


There's never a right time to say goodbye but we know that we gotta go our separate ways..And I know it's hard but I gotta do it,and it's killing me..Cause there's never a right time to say goodbye.


Дышать легче, когда рядом те, которые воздух.
Нельзя быть родным человеком - и вдруг перестать.


Ты, конечно, ещё полюбишь, только с ума уже не сойдёшь.


You my song.. You my love.. You my heart.. You my hero..


Нас никто и ничто в этом мире не может сломать.


See, you never know how everything could turn around.

У меня теперь «всё» как хотела - с Тобой…два брелка на ключах и звонки домой Маме
Если это победа – то, огромной ценой…тебя нет в моём списке и завтрашнем плане

А за окнами дождь и чужие дома…звёзд колючих узоры, карты созвездий…
Я уже не храню в своём сердце слова…и не жду от тебя, хоть каких-то, известий

Я ведь знаю тебя, даже лучше «неё»…под копирку все дни и бессонные ночи
Но, «священное» имя в трёх буквах твоё…я другому шепчу - парадокс….между прочем

И мне проще дышать на «разводе мостов»…не имея ключей и в порту твоём допуск
Привыкаю к другому скольженью шагов…и планирую «НАШ», а не «мой» или «твой» теперь отпуск

Осень жёстко берёт обороты судьбы…я ж, в пустыне зыбучих песков утопаю
Разлиновывав желтым и красным дворы…разум мой не поймёт… С кем - живу? Кем - страдаю?

Слишком ставки больши мимолётных влечений...слишком часто меня «он» держал на кону
Я одно из его ночных развлечений…я в глаза этой правде сегодня взгляну

Спи мой «прошлый герой» с я другим теперь ныне…разделю на двоих новой ложи кровать
И меж нами пойми не дорог сотен мили…пустоту между нами увы не изъять

У меня теперь – «всё», всё острее и тоньше…от чего же всю ночь множу дыма клубы?
Я любою ценой не приду к тебе больше!... Вспоминай обо мне, в первых числах ...ВЕСНЫ…

им делить нечего
и спорить не о чем.

она придет под вечер
напьется в каком-нибудь пабе
позвонит папе
всплакнет приличия ради
вытрет слезы с запястий и щек
наврет в трубку
что все хорошо
еще выпьет
попросит счет

и выйдет на свет
где света
давно не стало
и станет опять вспоминать
разбирать по составу
себя
ситуацию
партии в текстах и лицах
слова
от которых
ей так захотелось
напиться.

и можно себя успокоить
наврать, напридумывать
целей. смыслов. и планов.
и можно спокойно
подшить, подвязать, подштопать
любые раны

и можно найти себе новых
мальчиков/юношей/дядей
опять же
приличия ради
чтоб было под боком
и все

но что-то отчаянно держит
и душит
и давит на плечи
она убегает из дома
чтоб не свихнуться под вечер
кому-то звонит
улыбается
щурится
курит впустую
но все как-то слишком впроброс
как-то опять вхолостую

и не к кому просто прийти
помолчать
подержать за запястье
наверное, так
истекает лимит на счастье

наверное, так даже правильней
даже честнее и лучше

когда в тебя целится тот,
кто раньше
спасал
твою душу

я хотела бы справиться с этим сама: вымолчать это в окно, выкурить, выпустить дымом под потолок, но моя нежность к тебе сводит меня с ума, словточит речью, впивается в кровоток.
я хотела бы выдать тебя на гора, вытравить из себя стихами, чужими взглядами, встречами с ней в кино, я хотела бы не видеть этого бессловесного ура в моих глазах, когда ты рядом и вокруг - темно.
я хотела бы молчать о том, что происходит с нами и как тело мое уже почти разъела эта вот лю, но я снова и снова меняюсь с тобой снами, и - что же мне делать? - люблю.
я заменяла тебя другими неоднократно, но безуспешно. я жила с ними, выходила замуж, сходила от них с ума. но только ты порождаешь во мне эту вот беспредельную нежность, которая будит меня по ночам и отправляет в чужие дома.
звонить в пустые звонки, стоять под окнами, молчать, хрипеть или плакать навзрыд, дарить цветы, готовить завтрак, гладить твою рубашку, любить взахлеб. и смотреть, волнуясь, как ты принимаешь или выкидываешь мои дары. и верить, что это любовь, а не просто там... недоеб словоток.
я хотела бы справиться с этим сама, но мне слишком больно, даже небо смотрит сквозь осень на меня с жалостью. я больше всего на свете хотела бы жить с тобою, но это такая недоступная нам малость,что даже страшно.

Счастливая_) Обалденный пост! СПАСИБО ВАМ!!!!!

Я могу за другого - замуж.
Я могу от другого - сына.
Я могу... Я умею... Да уж...
Я могу быть с другим мужчиной.

И любить его очень-очень.
Целовать, называть "котенком"...
Окунаться в чужие ночи.
Жить легко и смеяться звонко...

Иногда только - сигареты,
В пьяном дыме - глаза и губы...
Иногда только - боль от света
По глазам, пальцы в пальцы грубо.

Иногда только в телефоне
Целый мир вдруг перевернется.
И на этом туманном фоне
Твоим голосом отзовется.

Но уже от другого - сына...
И уже за другого - замуж...
Пальцы путаются и стынут.
Я могу. Я умею. Да уж...

немножечко от меня

***
я пишу тебе в связи с катастрофической потерей листьев,
я думаю о тебе. и не ищу в этом пророчества или смысла.
гнетёт запах кофе. пью чай, заваренный на скрученных лепестках.
я просыпаюсь каждое утро. и именно так становлюсь тебе близка.

я молчу о тебе, наплевав на молчание живущее помимо меня.
я ошибка в промокшем плаще. не отогревай меня, не меняй.
я тебя не присвою поверь, и даже не обниму вопреки.
я иду с тобой рядом. пусть ты не слышишь мои шаги.

осень - оранжевый круг,геометрия замкнутой бесконечности.
как тебя про-го-во-рить, если ты мой самый вечный стих...
я звоню тебе в связи с потерей ума и гордости.
просто в твоём городе обещают снег. я видела новости. (с)


***
А ведь это твоя последняя жизнь, хоть сама-то себе не ври.
Родилась пошвырять пожитки, друзей обнять перед рейсом.
Купить себе анестетиков в дьюти-фри.
Покивать смешливым индусам или корейцам.

А ведь это твоё последнее тело, одноместный крепкий скелет.
Зал ожидания перед вылетом к горным кущам.
Погоди, детка, ещё два-три десятка лет –
Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.

Если жалеть о чем-то, то лишь о том,
Что так тяжело доходишь до вечных истин.
Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,
Он становится мне чуть менее ненавистен.

Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.
Всё, что с земли не видно – исследуй над.
Это твоя последняя юность в конкретно этой
Непростой системе координат.

Легче танцуй стихом , каблуками щёлкай .
Спать не давать – так целому городку.
А ещё ты такая славная с этой чёлкой.
Повезёт же весной какому-то
Дураку. (с)


***
что писать в ответ на дежурное
"как дела"?
то, что ты точишь лезвие, я - акробат, я хожу по краю его
то, как я без тебя тут медленно умираю
и, наверное, давно уже умерла б

если бы не встречала тебя в каждом сне
твое имя - в каждой второй рекламе

для чего тебе спрашивать про дела меня
их всего ничего здесь - скука, простуда, снег

мне сказать тебе то, о чем думаю в тишине?
то, что я хочу нравится твоим маме, сестре, коту
то, как имя твое перекатывается во рту
пока ты не ответишь мне?

здесь теряют смысл все планы,маршруты, бег
так как все пути ведут меня не туда
и любой разговор - это просто течет вода

если спросят не о тебе
(с)


***
Нет, нигде мне так не бывает сладко,
так спокойно, так горячо –
я большой измученный кит-касатка,
лбом упавший ему в плечо.
Я большой и жадный осиный улей,
и наверно, дни мои сочтены,
так как в мире нет ничего сутулей
и прекрасней его спины
за высокой стойкой, ребром бокала,
перед монитором белее льда.
Лучше б я, конечно, не привыкала,
но не денешься никуда.

Все, поставь на паузу, Мефистофель.
Пусть вот так и будет в моем мирке.
Этот старый джаз, ироничный профиль,
сигарета в одной руке.

Нету касс, а то продала бы душу
за такого юношу, до гроша.
Но я грустный двоечник, пью и трушу,
немила, несносна, нехороша.
Сколько было жутких стихийных бедствий,
вот таких, ехидных и молодых,
ну а этот, ясно – щелбан небесный,
просто божий удар поддых.
(с)В.Полозкова

Гордым легче, гордые не плачут
Ни от ран, ни от душевной боли,
На чужих дорогах не маячат,
На коленях о любви не молят.
Широко развернуты их плечи,
Не грызет их зависти короста.
Всем известно, гордым в жизни легче,
Только гордым сделаться не просто...

Если бы на одно мгновение Бог забыл, что я всего лишь тряпичнаямарионетка, и подарил бы мне кусочек жизни, я бы тогда, наверно, не говорилвсе, что думаю, но точно бы думал, что говорю.
Я бы ценил вещи, не за то, сколько они стоят, но за то, сколько они значат.
Я бы спал меньше, больше бы мечтал, понимая, что каждую минуту, когда мызакрываем глаза, мы теряем шестьдесят секунд света.

Я бы шел, пока все остальные стоят, не спал, пока другие спят.
Я бы слушал, когда другие говорят, и как бы я наслаждался чудесным вкусомшоколадного мороженного.
Если бы Бог одарил меня еще одним мгновением жизни, я бы одевался скромнее,валялся бы на солнце, подставив теплым лучам не только мое тело, но и душу.
Господи, если бы у меня было сердце, я бы написал всю свою ненависть на льду иждал пока выйдет солнце.
Я бы нарисовал сном/мечтой Ван Гога на звездах поэму Бенедетти, и песня Серратстала бы серенадой, которую я бы подарил луне.
Я бы полил слезами розы, чтобы почувствовать боль их шипов и алый поцелуй ихлепестков.
Господь, если бы у меня еще оставался кусочек жизни, я бы не провел ни одногодня, не сказав людям, которых я люблю, что я их люблю.
Я бы убедил каждого дорогого мне человека в моей любви и жил бы влюбленный влюбовь. Я бы объяснил тем, которые заблуждаются, считая, что перестаютвлюбляться, когда стареют, не понимая, что стареют, когда перестают влюбляться!
Ребенку я бы подарил крылья, но позволил ему самому научиться летать.
Стариков я бы убедил в том, что смерть приходит не со старостью, но с
забвением.
Я столькому научился у вас, люди, я понял, что весь мир хочет жить в горах, непонимая, что настоящее счастье в том, как мы поднимаемся в гору.
Я понял, что с того момента, когда впервые новорожденный младенец сожмет всвоем маленьком кулачке палец отца, он его больше никогда его не
отпустит.
Я понял, что один человек имеет право смотреть на другого свысока только тогда,когда он помогает ему подняться. Есть столько вещей, которым я бы мог ещенаучиться у вас, люди, но, на самом-то деле, они вряд ли пригодятся, потомучто, когда меня положат в этот чемодан, я, к сожалению, уже буду мертв.
Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то, что думаешь.
Если бы я знал, что сегодня я в последний раз вижу тебя спящей, я бы крепкообнял тебя и молился Богу, что бы он сделал меня твоим ангелом-хранителем.
Если бы я знал, что сегодня вижу в последний раз, как ты выходишь из дверей, ябы обнял, поцеловал бы тебя и позвал бы снова, чтобы дать тебе больше.
Если бы я знал, что слышу твой голос в последний раз, я бы записал на пленкувсе, что ты скажешь, чтобы слушать это еще и еще, бесконечно.
Если бы я знал, что это последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: Ялюблю тебя, и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь.
Всегда есть завтра, и жизнь предоставляет нам еще одну возможность, что бы всеисправить, но если я ошибаюсь и сегодня это все, что нам осталось, я бы хотелсказать тебе, как сильно я тебя люблю, и что никогда тебя не забуду.
Ни юноша, ни старик не может быть уверен, что для него наступит завтра.
Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь.
Поэтому не жди чего-то, сделай это сегодня, так как если завтра не придетникогда, ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени дляодной улыбки, одного объятия, одного поцелуя, и когда ты был слишком занят,чтобы выполнить последнее желание.
Поддерживай близких тебе людей, шепчи им на ухо, как они тебе нужны, люби их иобращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать: “мне жаль”,“прости меня”, “пожалуйста, и спасибо” и все те слова любви, которые ты знаешь.
Никто не запомнит тебя за твои мысли. Проси у Господа мудрости и силы, чтобыговорить о том, что чувствуешь.
Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня,завтра будет таким же, как вчера.
И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения.
Воплоти свои мечты.
Это мгновение пришло.

(с)Предсмертное письмо Габриэля Гарсии Марке

СНОВА НЕ МЫ

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком
черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
(Продолжить)
как немного им нужно, счастье мое
как мало
расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах
как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом
как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами
расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь
расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним
расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими
почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали
расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса
вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас


Полозкова

Бросил? Нашёл другую? Ударил? Это не страшно. По-настоящему страшно, это когда плачет мама.

ну ловитеSin-recordarte
Хочешь, я расскажу тебе, что не помню тебя? Совсем не помню, ни капельки? Хочешь, скажу, что не помню ни твоих чуть полноватых рук, ни формы твоих ногтей, ни того, что у тебя немного неровный зуб? Если присмотреться, то это видно, когда ты широко улыбаешься, но вряд ли тебе об этом говорили.

Busco-me
И ты, наверное, не хочешь знать, как безнадежно я терялась в наших городах. В твоем - дыша солью, удивительным небом и зеленью, и в своем - убивая дождями третий по счету зонтик и кутаясь в черные шарфы. Слушая твою музыку в наполовину сломанных наушниках. Насмешливо улыбаясь тем, кто говорил, что я страдаю.

Ojitos verdes
И совсем не потому я теперь кроме красного и черного люблю еще и зеленый цвет. Нет, это не связано с тобой. Почти не связано. Зеленый - такой цвет. Универсальный. Например, на зеленый цвет можно переходить дорогу. Зеленой бывает елка на Новый Год. Города тоже есть такие - потрясающе зеленые. В зеленые глаза можно смотреть бесконечно.

Bésame mucho
И соль на моих губах тогда осталась от ветра. Или от моря. Или от песка на ночном пустом побережье. Там, где никого нет, ты со мной немножко больше, чем всегда. Во всяком случае, если закрыть глаза, то голоса рядом не напомнят, что мы больше не увидимся. Хотя, собственно, о чем я это. Мы никогда и не виделись.

Con mis manos
А то, что твои волосы немного вились, я вообще придумала. Как я могу такое помнить. И пахли они... Да откуда я, к черту, могу знать, что они пахли свежим хлебом и немного солью? Нет, этого я тоже не помню. Просто приснилось как-то перед рассветом. Сон, вызванный полетом фантазии вокруг рыжевато-русой мягкости за секунду до пробуждения.

Extraña
И еще мы совсем разные. Ты не хочешь знать, почему, а я, естесственно, никогда не озвучу причину. Не то, что тебе не озвучу, а даже себе в самых страшных снах. Потому что нет никакой причины, на самом деле. И сразу перестанет существовать тот факт, что нам всегда нравилось разное - начиная от стиля в одежде и заканчивая людьми.

Seguiré perdido
И самолетов я перестала бояться вовсе не потому, что мне в один момент стало почти нечего терять. И не потому, что поняла, что для них расстояния значат так мало. Нет, не потому что им хватает три с половиной часа, чтобы оказаться с тобой так близко, как я уже никогда не буду. И не потому, что теперь каждый раз надеюсь, что очередной возьмет меня с собой.

La frase tonta
Я много чего не делала тогда. Например, не писала на песке глупую фразу сотни раз, наблюдая, как ее смывают волны и уничтожает ветер. Не всматривалась в асфальт, по которому, возможно, ходили твои ноги. И не "забывала" вернуть тебе ручку. Видно, ты грызешь ручки, когда думаешь или нервничаешь.

Cuidándote
Это не мне хотелось отдать тебе все. И это не я понимала, что отдать можно только то, что есть у тебя, а значит - ничего. Потому что забытое никому не нужно, а память нельзя отдать. Ею можно поделиться. Ее нельзя вырезать. Только скопировать. Не так уж и много - память на двоих.

No+llorar
Я не знаю ни где ты, ни с кем ты. Я не знаю, что ты, чтобы попасть на работу, просыпаешься в шесть пятнадцать, а когда совсем невмоготу - в полседьмого. Я не знаю, что ты ездишь по серой ветке метро. Я не знаю, что ты добираешься на пятом автобусе. Я не знаю, что ты любишь музыкальные группы со странными названиями. Я даже не знаю, как тебя зовут.

Y sin embargo...
Recuérdame (с)

1На крови, на измороси, на росе, следы чернил пропитали бумагу, рви, не рви. Доктор, я устал и хочу быть таким, как все. Доктор, вылечите меня от любви.

Моя бессонная тема полна ночей, как вокзалы - сутолокой, как поезд - купе и стука. Доктор, я давно уже сам не свой и неважно, чей. Доктор, вылечите, пусть будет и мне наука. Не оборачиваться, не засматриваться, не вдумываться ни во что: просто ходить, излучая спиною спешку. А в округе любая лошадь тебе сразу и конь в пальто. Любая фигура - обязательно ферзь, и куда же вы, пешки. Прорываться в ферзи, наверное, нехорошо: лучше свистеть себе в небо, валяясь во ржи. Доктор, не останавливайте меня, я пошел. У меня есть еще время, а я боюсь успеть не дожить.

Где-нибудь там, в переулке, я снова споткнусь и осяду, и какая-то девочка бегом принесет воды. И мне на голову будут спускаться плети огуречной рассады, и опять на пальцах моих проступят чернил следы. Можно, конечно, отказываться от себя и своих попыток, можно даже прикидываться вместо болота зеленой лужайкой. Но даже самый последний нищий, прося монет, не должен терпеть убыток: даже усталому нищему не пристало выглядеть попрошайкой.

На росе, на измороси, на крови, пальцами, глазом, ладонью, рукой, плечом. Доктор, а вы правда лечите от любви? Да не лечу я ни от какой любви, ты о чем.
(с) Виктория Райхер.

2Он приходит, когда у тебя потолок заплёван.
Он приходит, когда ты готова убить любого.
Кто напомнит тебе о времени года/суток?
Он приходит, когда забываешь как бьют посуду.

Потому что в твоих стаканах утихли бури,
Он всегда не в себе, он смеётся и много курит.
Он слегка утомлён бесконечными after-party,
И глаза у него такие что можно спятить...

Он приходит и ты забываешь про сон и пищу,
Он не ищет любви. он давно ничего не ищет.
Он садится напротив гитару берёт и разом
Твоя жизнь накрывается медным гремучим тазом.

Это мальчик «пиздец», это мальчик «сушите-вёсла»,
Это мальчик «плевать-я-хотел-что-случится-после»,
Это мальчик «сегодня-здесь-завтра-в-Амстердаме»,
Это мальчик «шизофрения-не-за-горами».

У него то пожар, то потоп, то медные трубы,
Он бывает пронзительно нежным, но чаще грубым.
Он молчит, запивает твои откровенья чаем.
Выгибается раненым тигром, когда кончает.

Он целует твою ладонь, говорит спасибо
Ты встаёшь на дыбы, ты как будто висишь на дыбе,
Он уходит и ты сползаешь по стенке на пол,
Опрокинув стаканчик ядрёных сердечных капель.

Он уходит и ты понимаешь что это финиш.
Собираешь себя по частям и опять половинишь,
Четвертуешь, рыдаешь, роняешь себя с балкона,
Каменеешь у зеркала как Медуза Горгона...

Это мальчик «привет», это мальчик «какая-жалость»,
Это мальчик «я-не-припомню-где-мы-встречались»,
Это мальчик «таких-не-любят-таких-стреляют»,
Это мальчик «пиздец».
Ты жива ещё?
Поздравляю.
(с) Ирина Парусникова


3Ты будешь шкипером, боцманом, черти кем, ты там, где над головой паруса дрожат,
Ты будешь ходить, командовать, спать в теньке, курить, ворчать, потягивать оранжад,
Ты будешь таким прекрасным - что хоть рисуй. Смеешься, бродишь, держишься молодцом
Я буду женщиной на кормы носу. С облезлым от соленой воды лицом.

В миру, говорят, октябрь - какая чушь. Плывем - отставить слякотный произвол,
Точней, это ты плывешь, а вот я - лечу, касаясь горячей грудью прозрачных волн.
И с этих пор, с расширенных влажных пор на темной коже моих деревянных рук
Не примет наш корабль самый дальний порт, не встретит нас в порту самый лучший друг,

Не грянет в нашу честь всепланетный гимн, не шепчет наше имя жара в песках.
Я вижу: утро входит в рассвет нагим - выходит в теплой пене и лепестках,
Я вижу ветер, греющийся в воде, я вижу время, спящее в глубине,
Я вижу всё ничто, никуда, нигде, всё то чужое, дальнее, не при мне,

Мне мастер сделал губы теплей луны и волосы мягче чаячьего пера,
И я боюсь свободы и тишины, и я хочу проснуться живой с утра,
И я живу - без всякой на то волшбы, как жить могла бы там, на земле, в Москве
Но, знаешь, ты меня обрекаешь быть, спасибо тебе, да будь ты проклят, мой свет.

Да будь ты проклят за эту морскую твердь, за руки, приколоченные к бортам,
За то, что я теперь не могу не петь, а там могла - я столько могла бы там,
Спасибо сказать? Спасибо, в душе темно, ни вверх, ни вниз, на уровне - так держать.
Да будь ты проклят за то, что я стала мной. Кури. Ворчи. Потягивай оранжад.
вроде бы (с) Аля Кудряшева.

У каждого человека есть крюки. Привяжешься к человеку, да и к крюку его своим заодно, отойдешь за сигаретами и оно как рванет. Как скрутит тебя от боли. В животе, в спине, смотря, где у тебя крюк. Кожу рвет, тянет. Обратно тянет так, что даже сигареты не купить. У тебя стрельну. Не отходи только. Никогда не отходи.
А бывает так он далеко отойдет. Натянется веревка, да и вырвет с кожей из тебя крюк. Ушел человек, кусок тебя с собой унес. То ли сигареты очень нужны были. То ли ты не очень. Покрови и заживи. Живи. Живи, главное. Ага.
(с)