как бессовестно в их девятнадцать лет, у них ничего, ничего совершенно нет:
ни живота, ни шрамов от аппендицита и кесарева, ни понимания - слесарю-слесарево,
ни боязни дышать взахлеб, ни страха не дорасти. господи, этих девочек не спасти, даже в твоей горсти.
они с такой жадностью прокалывают живот, вонзают в него иголки, а там еще никто не живет,
их еще не таскали волки, зубастые волки в этот ослепительный темный душный круговорот.

читать дальшегосподи, как бессовестно в девятнадцать лет, ни наплечных шрамов, ни тебе эполет,
что им какая-то драма, опера там, балет, господи, да их же по сути то вовсе нет,
что там любовь? она длится то полчаса, он ее гладит по расхристанным волосам,
он ее манит - слышишь, пойдем, пойдем? и она идет, и их спины вписываются в окоем
моего зрачка. господи, как бы сыграть то под дурачка, как бы сделать вид,
что еще огого, еще, слышишь ты, ничего, и конечно же совершенно нигде не болит.

как невероятно гладко естественно ложится свет на ее загар,
как грохочет под ноги океан, заглушая чаек или гагар,
как она растягивается на камнях во весь свой невероятный рост,
и поглядывает на меня, и собирает небрежно в хвост
совершенно роскошную каштановую копну
говорит: он не оставит меня одну

и под моей старательно закрашенной сединой проявляется четкая полоска меди.
как мне сказать ей, прости родной, но - никуда не едем,
а он... отошел, просто зашел к соседям... и не вернулся. этим
мы отличаемся. верно? им - еще предстоит. я - была не первой.
анализы, беременность, гепатит, прокуренные нервы...
господи. девятнадцать! милые, глупые нерпы.

как описать ей этот мой непокой
видеть ее такой.